К 85-летию Беллы Ахмадулиной. Поэтическая подборка

 

Белла Ахмадулина родилась в Москве в 1937 году. Испанское имя Изабелла для нее выбрала бабушка. «Я рано спохватилась и сократила это имя до «Белла», — рассказывала поэтесса.

Первые стихи Ахмадулиной напечатал в 1955 году журнал «Октябрь». Она тогда училась в десятом классе, занималась в литературном кружке Евгения Винокурова при заводе имени Лихачева.

После школы Белла Ахмадулина поступила в Литературный институт им. А.М.Горького Приемной комиссии юная поэтесса читала собственные стихи. На первом курсе она была уже достаточно известным автором. В 22 года Ахмадулина написала стихотворение "По улице моей который год...", которое стало известным романсом.

Спустя еще три года поэтесса выпустила первую книгу стихотворений — «Струна», о которой Евгений Евтушенко писал: «Не случайно она назвала свою первую книгу «Струна»: в ее голосе вибрировал звук донельзя натянутой струны, становилось даже боязно, не оборвется ли. <…> Голос волшебно переливался и околдовывал не только при чтении стихов, но и в простеньком бытовом разговоре, придавая кружевную высокопарность даже прозаическим пустякам».

Выступления Ахмадулиной собирали полные залы, площади, стадионы. Особенным был не только голос поэтессы, но и ее художественный стиль. Белла Ахмадулина использовала в текстах интересные метафоры, писала слогом золотого века.

В 1958 году студентов Литинститута — в их числе была и Белла Ахмадулина — принуждали подписывать коллективное письмо с требованием выслать из страны Бориса Пастернака. В то время в разгаре была травля писателя, связанная с его Нобелевской премией. Поэтесса подписывать письмо отказалась. И вскоре ее отчислили, официально — за проваленный экзамен по марксизму-ленинизму. Однако позже Ахмадулину восстановили, и она окончила Литинститут с отличием.

В 1960-х годах Белла Ахмадулина снималась в кино. Фильм Василия Шукшина "Живет такой парень", где поэтесса сыграла журналистку, получил приз «Лев святого Марка» на Венецианском фестивале в 1964 году. В фильме «Спорт, спорт, спорт» за кадром Ахмадулина читала собственные стихи «Вот человек, который начал бег…» и «Ты человек! Ты баловень природы…».

Поэтесса не писала на острые социальные и политические темы, однако в политической жизни Советского Союза участвовала. Она поддерживала движение диссидентов.

Долгое время репрессии Беллы Ахмадулиной не касались: она была известна, авторитетна и любима публикой, ее стихи переводили на все европейские языки. Однако в 1969 году во Франкфурте вышел сборник Ахмадулиной «Озноб». Печататься за рубежом было очень рискованно. После этого поэтессу раскритиковали в советской прессе, а ее новые сборники подверглись жесткой цензуре. Выступления Ахмадулиной запрещали до самой перестройки.

В эти годы поэтесса занималась переводами. Она много путешествовала по Советскому Союзу и особенно любила Грузию. Ахмадулина переводила на русский язык грузинскую поэзию — стихи Николая Бараташвили, Галактиона Табидзе, Ираклия Абашидзе.

Кроме грузинских авторов Белла Ахмадулина переводила произведения поэтов Армении и Польши, Венгрии и Болгарии, Италии и Франции. В 1984 году ей вручили орден «Дружбы народов», Американская академия искусств и литературы избрала поэтессу своим почетным членом. Создавала Ахмадулина и очерки о поэтах-современниках, написанные, как говорил Евтушенко, «элегантной прозой».

Белла Ахмадулина была замужем четыре раза. В 1974 году поэтесса вышла замуж в последний раз — за скульптора Бориса Мессерера.

Всего при жизни поэтессы вышли 33 сборника ее стихотворений. Последние годы Ахмадулина и Борис Мессерер жили в Переделкино. Она продолжала участвовать в творческих вечерах, однако писала мало: мешало заболевание глаз. В 2010 году Беллы Ахмадулиной не стало. Ее похоронили на Новодевичьем кладбище. После смерти поэтессы Борис Мессерер написал книгу-воспоминание «Промельк Беллы», а в Тарусе установили памятник Ахмадулиной, который изготовили по его эскизам.

 

 

 По улице моей который год…

 

По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

1959 г.
 
 
 
Из глубины моих невзгод…
 

Из глубины моих невзгод
молюсь о милом человеке.
Пусть будет счастлив в этот год,
и в следующий, и вовеки.

Я, не сумевшая постичь
простого таинства удачи,
беду к нему не допустить
стараюсь так или иначе.

И не на радость же себе,
загородив его плечами,
ему и всей его семье
желаю миновать печали.

Пусть будет счастлив и богат.
Под бременем наград высоких
пусть подымает свой бокал
во здравие гостей веселых,

не ведая, как наугад
я билась головою оземь,
молясь о нем — средь неудач,
мне отведенных в эту осень.

1960 г.
 
 
Не уделяй мне много времени…
 

Не уделяй мне много времени,
Вопросов мне не задавай.
Глазами добрыми и верными
Руки моей не задевай.

Не проходи весной по лужицам,
По следу следа моего.
Я знаю — снова не получится
Из этой встречи ничего.

Ты думаешь, что я из гордости
Хожу, с тобою не дружу?
Я не из гордости — из горести
Так прямо голову держу.

1957 г.
 
 
 
Нежность
 

Так ощутима эта нежность,
вещественных полна примет.
И нежность обретает внешность
и воплощается в предмет.Старинной вазою зеленой
вдруг станет на краю стола,
и ты склонишься удивленный
над чистым омутом стекла.Встревожится квартира ваша,
и будут все поражены.
— Откуда появилась ваза? —
ты строго спросишь у жены.— И антиквар какую плату
спросил? —
О, не кори жену —
то просто я смеюсь и плачу
и в отдалении живу.
И слезы мои так стеклянны,
так их паденья тяжелы,
они звенят, как бы стаканы,
разбитые средь тишины.За то, что мне тебя не видно,
а видно — так на полчаса,
я безобидно и невинно
свершаю эти чудеса.Вдруг облаком тебя покроет,
как в горных высях повелось.
Ты закричишь: — Мне нет покою!
Откуда облако взялось? Но суеверно, как крестьянин,
не бойся, «чур» не говори
те нежности моей кристаллы
осели на плечи твои.Я так немудрено и нежно
наколдовала в стороне,
и вот образовалось нечто,
напоминая обо мне.Но по привычке добрых бестий,
опять играя в эту власть,
я сохраню тебя от бедствий
и тем себя утешу всласть.Прощай! И занимайся делом!
Забудется игра моя.
Но сказки твоим малым детям
останутся после меня.

1959 г.
 
 
 
О, мой застенчивый герой…
 

О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!

К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.

Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.

О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.

И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна — среди стыда
стою с упавшими плечами.

Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.

Вся наша роль — моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль — моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.

1960 г.
 
 
 
Какое блаженство, что блещут снега…
 

Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.

Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить — что за дивная участь!

Какая удача, что тени легли
вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозеленая новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный…

1974 г.
 
 
 
Влечет меня старинный слог…
 

Влечет меня старинный слог.
Есть обаянье в древней речи.
Она бывает наших слов
и современнее и резче.

Вскричать: "Полцарства за коня!" -
какая вспыльчивость и щедрость!
Но снизойдет и на меня
последнего задора тщетность.

Когда-нибудь очнусь во мгле,
навеки проиграв сраженье,
и вот придет на память мне
безумца древнего решенье.

О, что полцарства для меня!
Дитя, наученное веком,
возьму коня, отдам коня
за полмгновенья с человеком,

любимым мною. Бог с тобой,
о конь мой, конь мой,
конь ретивый.
Я безвозмездно повод твой
ослаблю — и табун родимый

нагонишь ты, нагонишь там,
в степи пустой и порыжелой.
А мне наскучил тарарам
этих побед и поражений.

Мне жаль коня! Мне жаль любви!
И на манер средневековый
ложится под ноги мои
лишь след, оставленный подковой.

1959 г.
 
 
 
Да не услышишь ты
 

Да не услышишь ты,
да не сорвется
упрек мой опрометчивый,
когда
уродливое населит сиротство
глаза мои, как два пустых гнезда.

Все прочь лететь — о, птичий долг проклятый!
Та птица, что здесь некогда жила,
исполнила его, — так пусть прохладой
потешит заскучавшие крыла.

Но без тебя — что делать мне со мною?
Чем приукрасить эту пустоту?
Вперяю я, как зеркало ночное,
серебряные очи в темноту.

Любимых книг целебны переплеты,
здесь я хитрей, и я проникну к ним —
чтоб их найти пустыми. В переплеты
взвились с тобою души-этих книг.

Ну, что же, в милосердии обманном
на память мне де оброни пера.
Все кончено! Но с пятнышком туманным
стоит бокал — ты из него пила.

Все кончено! Но в скважине замочной
свеж след ключа. И много лет спустя
я буду слушать голос твой замолкший,
как раковину слушает дитя.

Прощай же! Я с злорадством затаенным
твой бледный лоб я вижу за стеклом,
и красит его красным и зеленым
навстречу пробегающим огнем.

И в высь колен твое несется платье,
и встречный ветер бьет, и в пустырях
твоя фигура, как фигура Плача,
сияет в ослепительных дверях.

Проводники флажками осеняют
твой поезд, как иные поезда,
и долог путь, и в вышине зияют
глаза мои, как два пустых гнезда.

 

 

Память
 

В час, когда осень щедра на дожди
и лихорадка осину колотит,
глянешь — а детство блестит позади
кроткой луною, упавшей в колодец.

Кажется — вовсе цела и ясна
жизнь, что была же когда-то моею.
Хрупкий узор дорогого лица
время сносило, как будто монету.

Мой — только памяти пристальный свет,
дар обладания тем, чего нет.

 

 

Я совсем маленькая веточка
 

Вот я стою — ни женщина, ни девочка,
и ветер меня гладит по плечам.
Я — маленькая, маленькая веточка.
Садовник, утоли мою печаль.Садовник, заслони меня от ветра:
мои он разоряет лепестки.
Что сделаю я — маленькая ветка?
Ведь у меня ни слова, ни руки.О, подойди, скажи: не солгала ты,
ты — маленькая веточка, прости.
А ветер — он буян и соглядатай,
и ты меня от ветра защити.

 

 

Последний день живу я в странном доме…
 

Последний день живу я в странном доме,
чужом, как все дома, где я жила.
Загнав зрачки в укрытие ладони,
прохлада дня сияет, как жара.

В красе земли — беспечность совершенства.
Бела бумага.
Знаю, что должна
блаженствовать я в этот час блаженства.
Но вновь молчит и бедствует душа.

1965 г.

Карта сайта
На сайте используются файлы cookie. Продолжая использование сайта, вы соглашаетесь на обработку своих
персональных данных. Подробности в - ПОЛИТИКЕ КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТИ